Новые переводы из Руми

Дом для гостей

Человеческое бытие – странноприимный дом.
Каждое утро – новые посетители.

Радость, тоска, злость,
мимолетные осознания приходят
как незваные гости.

Приветствуй и привечай их всех!Даже если это толпа скорбей,
насильно вынесшая всю
обстановку из дома,
и всё же окажи почести каждому гостю.
Может быть, он освобождает тебе место
для каких-то новых услад.

Мрачная мысль, стыд, злоба –
встречай их у двери со смехом
и приглашай зайти.

Будь признателен каждому приходящему,
ведь все они посланы свыше
быть твоими наставниками.

• Искусство китайцев и искусство греков
• Айаз и жемчуг шаха
• Моисей и пастух
• Пиршество для узкого круга
• Без флага
• Шатер
• Когда я с тобой, мы не спим всю ночь напролет…
• Друзья детства
• Пробуждение червя
• Я прокричал тебе в дверь…
• Поставь на карту всё ради любви…
• В мое тело Друг нисходит…
• Раньше я был застенчивым…

Дом для гостей

Человеческое бытие – странноприимный дом.
Каждое утро – новые посетители.

Радость, тоска, злость,
мимолетные осознания приходят
как незваные гости.

Приветствуй и привечай их всех!
Даже если это толпа скорбей,
насильно вынесшая всю
обстановку из дома,
и всё же окажи почести каждому гостю.
Может быть, он освобождает тебе место
для каких-то новых услад.

Мрачная мысль, стыд, злоба –
встречай их у двери со смехом
и приглашай зайти.

Будь признателен каждому приходящему,
ведь все они посланы свыше
быть твоими наставниками.

Искусство китайцев и искусство греков

Пророк сказал: «Существуют люди, видящие меня
в том же свете, в котором я вижу их.
Наши натуры являются одним.
Безотносительно к линиям родословных,
безотносительно к текстам и традициям,
мы пьем живую воду вместе».
Вот история
об этой скрытой тайне:
Китайцы и греки
заспорили, кто из них лучшие художники.
Шах сказал:
«Мы разрешим вопрос при помощи диспута».
Китайцы начали говорить,
но греки хранили молчание.
Китайцы тогда посоветовали, чтобы
каждым отвели по комнате для показа
их художеств, две комнаты напротив,
разделенные завесой.
Китайцы попросили у шаха
сотню различных красок, всевозможные оттенки,
и каждым утром они являлись туда,
где хранились краски, и забирали их себе.
Греки же красок не брали.
«Они в нашей работе не применяются».
Греки отправились в свою комнату
и начали чистить и полировать стены. Все дни напролет
они придавали стенам такую чистоту и ясность,
какою обладает чистое небо.
Существует путь, ведущий от цветастости
к бесцветности. Знай, что великолепное разнообразие
облаков и погоды имеет своим истоком
абсолютную простоту солнца и луны.

Китайцы окончили труд и были весьма довольны.
Они стали бить в барабаны от радости завершения.
Шах вошел в комнату
и поразился превосходной раскраске и тонкости деталей.

Греки тогда убрали завесу, разделявшую комнаты.
Китайские фигуры и образы отразились
в сиянье чистых греческих стен. Они ожили там
даже с большей красотой, всегда меняясь
в новом освещении.

Искусство греков это путь суфиев.
Они не изучают книг, полных философских рассуждений.

Они делают свою влюбленность всё яснее и яснее.
Ни желаний, ни злобы. В этой чистоте
они получают и отражают образы каждого мгновения,
приходящие отсюда, от звезд, из ничто.

Они принимают их в себя,
как если бы видели
с пронзительной ясностью
то, что видит их.

Айаз и жемчуг шаха

Однажды шах собрал своих придворных.
Он вручил визирю сверкающую жемчужину.
«Сколько, ты полагаешь, она стоит?»
«Больше золота,
чем сто ослов могли бы унести».
«Разбей ее!»
«Владыка, как я могу растратить твои владенья
подобным образом?» Шах одарил его
почетным одеяньем за такой ответ
и взял обратно жемчуг. Он поговорил
с придворными о разных делах.
Затем вложил жемчужину
в руку управляющего делами. «За сколько можно ее продать?»
«Половина царства, сохрани ее Господь!»
«Разбей ее!»
«Не поднимется моя рука на это».
Шах пожаловал ему почетную одежду
и увеличил жалованье, и то же призошло
с каждым из пятидесяти или шестидесяти придворных.

Один за другим они подражали визирю
и управляющему, обретая новые богатства.

Наконец жемчужина попала к Айазу.

«Не правда ли, она великолепна?»
«Превыше слов».
«Тогда разбей ее
сию минуту на мелкие кусочки».
Айазу ранее приснился сон
об этом и он спрятал два камня в рукаве.
Зажав жемчужину меж ними, он раздробил ее.

Как Иосиф слушал окончание
своей истории, сидя в колодце, так подобные слушатели
понимают успех и неуспех как одно и то же.

Не волнуйся о внешнем.
Если кто-то хочет твою лошадь –
пусть берет ее. Лошади служат для того,
чтобы опережать других.

Придворное собранье возопило, завидя
безрассудство Айаза: «Как мог ты это сделать?»

«Повеленье шаха дороже любого жемчуга.
Я почитаю его, а не какой-то разноцветный камень».

Тотчас придворные упали на колени,
упершись в землю лбами.

Их воздыханья устремлялись вверх подобно черной туче,
молящей о прощении. Шах же подал знак
палачу, как бы говоря:
«Вынеси отсюда этот сор».
Айаз шагнул вперед.
«Их заставляет так сгибаться твое милосердие.
Дозволь им жить! Пусть они продолжают надеяться
на единение с тобой. Теперь они увидели собственную
нерадивость, как пьяница, сказавший:
«Я не ведал, что творил», и тогда
кто-то заметил: «Ты вызвал эту нерадивость у себя.
Ты пил ее.
У тебя был выбор!»
Они познали глубоко, как подражанье их
убаюкало. Не отделяй себя от них.
Взгляни на головы, склоненные до пола.

Возвысь их лица до своего. Дай им омыться
в твоей прохладной умывальне”.

Айаз и его речения всегда достигают этой точки,
но затем перо ломается. Как можно в блюдце
вылить океан? Пьяницы разбивают свои кубки,
но вино-то наливал им ты!
Айаз сказал: «Меня ты выбрал,
чтоб жемчуг разбить. Не подвергай же наказанью
других за послушанье опьяненное мое!
Накажи их, когда я буду трезв,
поскольку я не протрезвею больше никогда.

Кто так склоняется в поклоне, как они,
тот не восстанет в своем старом «я».

Подобно мошке, в айран попавшей,
они твоим айраном стали.

Горы содрогаются. Их карта и компас –
линии твоей ладони».

Хусам,
мне нужно сотню ртов, чтоб это выразить,
а у меня есть лишь один!

Сто тысяч впечатлений духа
жаждут пробиться сквозь меня.
Я ошеломлен
этим обилием, сокрушен и мертв.

Моисей и пастух

Моисей услышал, как пастух молится у дороги:
«Боже, где ты?
Я хочу помочь тебе, починить твои башмаки
и причесать волосы. Я хочу постирать тебе одежду
и снять вшей. Я хочу принести тебе молока,
целовать твои рученьки и ноженьки,
когда настает время для тебя идти в кровать.
Я хочу подмести твою комнату
и держать ее в чистоте. Боже, мои овцы и козы – твои.
Все, что я могу сказать, вспоминая тебя.
это ай-й-й и ах-х-х».
Моисей не мог этого больше выдержать:
«С кем это ты говоришь?»
«С тем, кто сотворил нас,
сотворил землю и сотворил небо”.
«Не говори о башмаках
и носках с Богом! И что это еще за рученьки и ноженьки?
Это звучит кощунственно и фамильярно, как будто
ты болтаешь со своими дядьками.
Только то, что растет,
нуждается в молоке. Только тот, у кого есть ноги,
нуждается в башмаках. Не Бог!
Даже если ты имел в виду Божьих посланников,
как Бог, когда Он сказал:
«Я был болен и вы не навестили меня»,
даже тогда этот тон был бы нелепым и непочтительным.

Используй уместные термины. Фатима – хорошее имя
для женщины, но если ты назовешь
мужчину Фатимой, это оскорбленье.
Язык тела и рождений
пригоден для нас, на этом берегу реки,
но не для того, чтоб обращаться к источнику,
не для Аллаха».

Пастух раскаялся, разорвал свою одежду,
тяжко вздыхая, он ушел в пустыню.
И тогда нежданно откровение
пришло Моисею. Божий голос:
Ты разлучил меня и
того, кто близок мне.
Ты, как Пророк, пришел соединять иль разделять?
Я дал каждому существу
собственный и непохожий путь видения, знания
и способность выразить это знание.

То, что кажется ложным тебе, правильно для него.

Чистота и нечистота, леность и усердие
в богослужении
для меня не значат ничего.
Я чужд всему подобному.
Не думай, что один способ богослужения оценивается выше
или ниже, чем другой.
Индусы поступают так,
как свойственно индусам.
Дравиды-мусульмане в Индии делают то, что свойственно им.
Всё это хвала, всё это благо.

Это не я прославляем в актах богослужения.
Это служащие Богу! Я не слышу
ими произносимых слов. Я смотрю внутрь на их смиренность.

Разверзнутая приниженность является реальностью,
а не язык! Забудь о фразах.
Я хочу горения, горения.
Будь другом
своего горения. Сожги свое мышление
и свои формы выражения!
Моисей,
те, кто обращает внимание на способы поведения
и говорения, принадлежат к одной категории.
Сгорающие влюбленные – к другой.

Не облагай налогом на собственность
сожженное селенье. Не порицай влюбленного.
«Ложность» его речей в сто раз лучше
«правильности» у других.
Внутри Каабы неважно,
в какую сторону направить
свой молитвенный коврик!
Ныряльщику в океане не нужны снегоступы!
Владения любви не имеют правил или доктрины.
Только Бога.
Таков рубин, на котором ничего не выгравировано!
Он не нуждается в метках.
Бог начал являть
сокровенные тайны Моисею. Виденья и слова,
которые нельзя здесь записать, изливались на него
и чрез него. Он покинул себя и затем вернулся.
Он вошел в вечность и пришел опять сюда.
Это происходило много раз.
Нелепо с моей стороны
пытаться говорить об этом. Если б я сказал,
это вырвало бы с корнем нашу человеческую разумность,
это разломало бы перья, используемые для писания.

Моисей побежал за пастухом.
Он следовал за смятенными следами,
которые в одних местах шли прямо, как ладья
по шахматной доске, а в других – поперек,
как шахматный слон,
то поднимались подобно гребню волны,
то съезжали вниз, как рыба,
но его ступни всегда
оставляли гадательные символы на песке –
летопись
его отчаянного состояния.
Наконец Моисей догнал его.
«Я был неправ. Бог открыл мне,
что в богослужении нет правил.
Говори всё, что
и как твоя влюбленность тебе подсказывает.
Твое сладостное кощунство
есть подлинная преданность. Благодаря тебе весь мир
обретает свободу.
Пусть твой язык развяжется и не волнуйся
о том, что выйдет.
Всё это светоч духа”.
Пастух отвечал:
«Моисей, Моисей,
я ушел превыше даже этого.
Ты применил свой кнут, и моя лошадь испугалась
и выпрыгнула из себя.
Божественная и человеческая природа
сошлись вместе.
Благословенна твоя карающая длань.
Я не могу сказать, что случилось.
То, что я говорю сейчас,
не мое подлинное состояние. Оно неизреченно”.

Пастух затих.
Когда смотришь в зеркало,
ты видишь самого себя, а не состояние зеркала.
Флейтист влагает дыхание во флейту,
и кто творит музыку? Не флейта.
Флейтист!
Всякий раз, когда ты воздаешь хвалу
или благодарения Богу, они всегда подобны простоте
этого славного пастуха.
Когда ты в конце концов увидишь
сквозь завесы, каковы вещи на самом деле,
ты будешь повторять снова и снова:
«Это уж точно не похоже на то,
как мы себе это представляли!»

Пиршество для узкого круга

Мохаммад, в присутствии Гавриила:
«Друг,
дай мне узреть тебя, каков ты на самом деле. Дай мне посмотреть,
как заинтересованный наблюдатель смотрит
на предмет своего интереса”.
«Ты этого не выдержишь. Зрение
слишком слабо, чтобы впустить эту реальность”.
«Но покажи себя
всё равно, чтобы я мог понять,
что именно непостижимо органами восприятия».
Телесное восприятие шатко и смутно,
но существует чистый огонь внутри,
пламя, подобное Аврааму,
которое есть Альфа и Омега. Кажется, что люди
происходят с этой планеты и развиваются на ней,
но по сути
человечество – первопричина зарожденья мира.
Помни об этом!
Внешняя форма крошечной мошки
кружится и кружится,
испытывая боль и желание,
тогда как внутренняя природа мошки
заключает в себе всё галактическое кружение
Вселенной!

Мохаммад настоял на своем,
и Гавриил явил единое перо,
достигавшее с Востока до Запада,
краткий проблеск, который мгновенно сокрушил бы
в пыль горную гряду.
Мохаммад ошеломленно смотрел.
Гавриил приблизился и взял его в объятья.
Благоговейный трепет применяется
для посторонних. Тесные объятия любви служат
для друзей.
Владыки окружают себя мощной
стражей с саблями наголо,
открыто демонстрируя свою власть,
которая поддерживает порядок и уменьшает дерзость,
смуту и другие беды.
Но когда король приходит на пиршество
в узком кругу своих друзей,
раздается музыка арфы и флейты.
Не литавры.
И никто не ведет счетов,
не осуждает чьё-либо поведение,
нет ни шлемов, ни доспехов.

Лишь шелк, и музыка, и прекрасные девы,
разносящие чаши.
Ты знаешь, как оно бывает, но разве об этом скажешь!

Без флага

Раньше я хотел покупателей для своих слов.
Теперь я хочу, чтобы кто-нибудь
выкупил меня у моих слов.

Я создал множество очаровательно значительных образов,
сцен с Авраамом, и отцом Авраама, Азаром,
который прославился благодаря своим изваяниям.

Я так устал от того, что делал.

Потом появился некий образ без формы,
и я все бросил.

Ищи кого-нибудь другого присматривать за лавкой.
Я порвал с ремеслом сотворения кумиров.

Наконец-то я узнал свободу
безумия.

Появляется случайный образ. Я кричу:
«Убирайся!» Он рассеивается.

Только любовь.
Только то, что держит флаг.
Без флага.

Шатер

Снаружи – студеная ночь пустыни.
Эта, другая ночь – внутри – разгорается все жарче.
Пусть ландшафт покрыла колючая корка,
Здесь у нас мягкий сад.
Континенты взорваны,
Города и селенья – всё
превращается в сожженный почерневший шар.
Услышанные нами новости полны скорби об этом будущем,
но настоящая новость здесь, внутри,
состоит в том, что вообще нет никаких новостей.

*

Когда я с тобой, мы не спим всю ночь напролет.
Когда тебя нет, я не могу уснуть.

Воздай хвалу Господу за две эти бессонницы!
И за различие между ними.

Друзья детства

Может, вы слыхали про обычай королей
располагать воинов с левой стороны, стороны сердца
и храбрости. Справа они ставят советников
и различных писцов, поскольку мастерство
счетоводства и письма принадлежит обычно
правой руке. В центре –
суфии,
поскольку в медитации они становятся зеркалами.
Король может посмотреть на их лица
и увидеть свое первозданное состояние.
Дай зеркала тем, кто красив,
и пусть они влюбляются в себя,

чтобы могли они полировать свои души
и разжигать вспоминание в других.

Однажды Иосифа навестил близкий друг детства.
Они делились секретами
из тех, что дети говорят друг другу,
когда лежат на подушках, прежде чем уснуть.
Эти двое были абсолютно искренни друг с другом.

Друг спросил: «Что ты ощущал, когда понял,
что братья твои завистливы
и злоумышляют против тебя?»

«Я ощущал себя львом с цепью на шее.
Не униженный этой цепью, не жалующийся,
но просто ожидающий, что моя сила будет признана».

«А в колодце, и затем в тюрьме?
Каково там было?»

«Как луна, когда она на ущербе,
однако знает, что придет и полнота.
Как жемчужина, растертая в порошок для снадобья,
знающая, что станет светом в человеческих очах.

Как зерно пшеницы, раскрывающееся в земле,
растущее, затем пожатое, смолотое на мельнице
в муку, испеченное, раскрошенное снова меж зубов,
чтобы стать глубочайшим пониманьем в человеке.
Потерянное в любви, как те песни, что сеятели поют
в ночь после высева зерна».
Нет этому конца.
Но вернемся к тому,
о чем тот славный человек с Иосифом беседовал.
«А что, мой друг, ты мне
принес? Ты знаешь, что негоже страннику являться
с пустыми руками к двери такого друга, как я.
Это всё равно, что отправляться на мельницу без
зернышка пшеницы.
Бог станет вопрошать при воскрешении:
«Ты принес подарок мне? Забыл?
Или, может, думал, что не увидишься со мной?»
Иосиф продолжал поддразнивать.

Гость начал: «Ты не представляешь, как я искал
подарок для тебя. Но всё казалось неуместным.
Не понесешь же злато в золотую жилу,
а каплю воды – морю Омана!
Всё, приходившее в голову, было равносильно тому,
чтобы нести зерна тмина в город Керманшу,
откуда тмин берет происхожденье.

Все зерна уже хранятся в твоих амбарах.
Ты имеешь даже мою любовь и душу,
так что и их я дать не мог.

Я зеркало тебе принес. Ты на себя смотри
и помни обо мне».
Он зеркало достал из-под накидки,
где сберегал его.
Что есть зеркало бытия?
Небытие. Приноси всегда зерцало небытия
в качестве подарка. Любой другой подарок нелеп.

Пусть бедняк вглядится в щедрость глубоко.
Пусть хлеб увидит голодающего человека.
Пускай трут узрит искру кресала.

Пустое зеркало и твои гибельные привычки,
когда их держишь друг напротив друга, –
вот когда начинаются настоящие дела.
Вот где искусство и ремёсла.

Портному нужен порванный кафтан,
чтобы свое практиковать искусство.
Стволы деревьев приходится рубить за разом раз,
чтоб их использовать сумел краснодеревщик.

Лекарю необходима сломанная нога, чтобы ее лечить.
Недостатки суть способы для славы проявиться.
Кто увидел, каковы его болезни,
тот галопом поскачет по пути.

Нет хуже ничего,
чем думать, что ты пребываешь в здравии.
Более всего другого самодовольство
путь преграждает мастерству.

Помести свою низость напротив зеркала и рыдай.
Пусть вытечет самодовольство из тебя!
Сатана думал: «Я лучше Адама»,
и это “лучше” всё еще крепко в нас сидит.

Твоя проточная вода, возможно, выглядит чистой,
но есть еще и непотревоженная муть на дне.
Твой шейх может прокопать отводной канал,
который выведет муть наружу.

Доверь свою рану врачеванию учителя.
На рану слетаются мухи. Они покрывают ее,
эти мухи самооправданий,
твоей любви к тому, что ты почитаешь своим.

Дай учителю смахнуть мух
и забинтовать рану.
Не отворачивай головы. Продолжай смотреть
на забинтованное место. Именно там
в тебя входит свет.
И не верь даже и на мгновение,
что ты излечиваешь себя сам.

Пробуждение червя

Вот как может измениться человек:
живет червяк, пристрастившийся к поеданию
виноградных листьев.
Неожиданно он просыпается,
называй это благодатью, чем угодно, нечто
пробуждает его, и он больше
не червяк.
Он – целый виноградник
и также фруктовый сад, плод, корни,
вырастающая мудрость и радость,
которая не нуждается в пожирании.

*
Я прокричал тебе в дверь:
«Мистики собираются
на улице. Выходи!»

«Оставь меня в покое.
Я болен».

«Да хоть бы ты и умер!
Иисус здесь и он хочет
кого-нибудь воскресить!»

*

Поставь на карту всё ради любви,
Если ты настоящий человек.

Если же нет, покинь
это собрание.

Половинчатость не достигает
величия. Ты отправляешься
на поиск Бога, но потом
надолго застреваешь
в мрачных придорожных харчевнях.

*

В мое тело Друг нисходит,
ищет сердцевину, не cумев
найти ее, оголяет саблю,
бьет где попало.

*
Раньше я был застенчивым,
а ты заставила меня петь.

Раньше я за столом отказывался от еды,
теперь кричу, чтоб несли еще вина.

С трезвенным достоинством я, бывало, сидел
на коврике и молился.

Теперь мимо бегают дети
и строят мне рожицы.